Александр Дром
Каллиграф
новеллетты
диптих
У Марты
(Камертон)
I
В горах расстояния обманчивы. Десять вёрст в гору вовсе не то же, что вдоль побережья. В этом он убедился с лихвой.
И дернул же чёрт взять работу с выходом на дом! А что было делать? Золотой посулили.
За снимаемый у вдовушки угол хоть изредка должен платить. В августе у каллиграфа, считай, нет работы, мало желающих на рынок ходить. Четверг и вовсе пустой день всему рынку, покупателей нет, одни продавцы.
В воскресенье он в церкви свечу богу поставит — за удачу — повезло, так повезло! Имение заказчицы от их городка всего-то в десятке вёрст. Письмо написать под диктовку старушки, и живи себе всласть — золотой за труды!
Вот только эта вертихвостка-служаночка забыла предупредить, что все десять верст придётся в гору идти, а сам он вовремя не сообразил — жарко, лень даже думать.
Как всегда, досидел до полудня за своим столиком у входа на рынок. Хоть бы кто подошел! Как обычно, отмокал в бане, в бассейне с проточной водой, пару часов. И отправился в путь. По самому пеклу. Всё равно ведь потеть, так хоть по делу.
Столбовая дорога к ближнему перевалу вьётся по склону в сени дубравы. В тени извечных дубов, наверное, попрохладнее, чем на раскалённой сковороде побережья. Море от жары не спасает, скорее наоборот, от лишней влажности совсем невмоготу от духоты.
Вот сдуру и направился в горы, когда солнце уже шло на склон.
Всего-то двух вёрст не дошёл. Солнце зашло, на горы обрушилась ночь. Впотьмах на первой же развилке за восьмым верстовым столбом он свернул не туда.
Путь выбирал правильно — какая дорога похуже, по той он и шёл. О каждом съезде с дороги кто-нибудь да заботится. Это сама дорога оставлена без хозяина со времен распада Империи.
Почему-то он сразу понял, что идёт не туда в кромешной тьме в начале ночи, но… Раз сбился с дороги, иди себе дальше, куда-нибудь да придёшь. Заночевать где-то нужно.
Слава богу, это ответвление дороги было коротким. Вскоре он уже стоял у порога таверны, древней, как сама дорога. В неверном, колеблещемся свете от нещадно чадящей масляной лампы, подвешенной на крюке справа от входа, он с трудом разобрал название этой таверны, выбитое на мраморной плите над распахнутой дверью: «У Марты».
— Кого там нелегкая принесла, на ночь глядя?
— Открыты, хозяйка?
— Заходи, коль пришел.
Всего три ступени вниз. И прохладно, как в склепе. Не верится, что за открытой дверью зной и не думал спадать.
Обычная забегаловка — для своих, местных. По боковым стенам — лавки, перед ними — удобные столики. У дальней стены под широким окном, зарешеченным деревянными жалюзи, жаровня. У жаровни — хозяйка. Невысокая женщина с весьма зрелыми формами.
— Постояльцев у меня нет, и прохожих бог не послал, за сегодня ты первый, так что не стряпала, на стол соберу, что найду.
Нашлись: пяток яиц, еще теплых, краюха хлеба и запотевший кувшин свежего эля. Что еще нужно на ужин? Пятница уже наступила — пост.
— Не желаешь искупаться с дороги? Как раз на стирку воду согрела. Раздевайся. Да не стесняйся, кругом ни души.
На двух устойчивых табуретах покоится большое долблённое корыто, словно гроб-домовина, посреди комнаты.
Ну не монах он! Под столь заботливыми руками и у мертвого встал бы. Вот и он, вымытый до скрипа, выпрямился во весь свой рост, пошире расставив ноги, чтобы было удобнее женщине. Блаженно закрыл глаза. Ух, и умела хозяюшка! Каждый волосок дыбом стоит, словно тысячи раскаленных иголочек всё тело покалывают.
…Еще до света вышел он на столбовую дорогу, полностью опустошённый. Во всем теле легкость неимоверная после бессонной ночи. Ни капли животворной влаги не оставила в нём милая Марта, зато и плату за ночлег с него не взяла.
II
Ближе к полудню с заветным золотым за щекой — так приятно чувствовать снова вкус золота! — он уже привычно свернул со столбового пути.
Она ещё жалуется, что нет постояльцев! Кто же придёт, если дорога совсем заросла? Из каждой щели между крошащихся плит прёт пучками трава. Вот же безмозглая, вовсе не думает, как клиентов завлечь. Нет, баба без мужика ни на что не способна, ни с чем не управится.
Вот и дошли.
Замшелый склеп. Полустертая надпись над зияющим входом. Классическая латынь — «мэмэнто мори» — «помни о смерти». Ну как прочитать умудрился — «У Марты»? Господи Иисусе…
Да-а… Как дошел он обратно до столбовой светлой дороги, не помнит. Ещё и этот жуткий звук за спиной — нарастающий! — не то смех, не то плач.
Из-за поворота дороги выезжает душераздирающе скрипучая арба. Мужичок лениво погоняет волов.
— И-извините, здесь где-то таверна была.
— Перебрал вчера малость? Бывает. Тебе какая таверна нужна? Ближайшая?
— Нет. «У Марты».
— А-а… Эта? Эль у Марты завсегда превосходный, но по мне — жидковат. Так это, страдалец, не там ты свернул. Таверна «У Марты» была подалее, с пол-часа будешь топать обратно. Сколько раз говорил Марте: «Не скупись, скряга ты старая! Поставь указатель или сама стой у дороги — тебя за версту видно, оглоблю тощую».
2010 г.