Александр Дром
Однажды в Империи
повесть
Часть первая
I
Господи, благослови!
Все верят в бога, на словах, но только те, кто верит и вправду, не докучают Всевышнему лишними молитвами. Вполне достаточно трёх, самых коротких.
Проснувшись, Хозяйка крестилась размашисто на икону Пресвятой Богородицы и читала молитву:"Господи, благослови!" — и впрягалась в работу.
Отходя ко сну, Хозяйка крестилась устало, и читала свои неизменные молитвы вечерние: "Господи, прости меня грешную. Господи, спаси и сохрани", — и сном праведницы спала до утра.
Изо дня в день. Все сорок лет замужества и десять месяцев траура.
Сорок лет была замужем за главой города, сорок лет правила городом. "Вопросы решать" — несли взятку главе города, а со всем остальным обращались к Хозяйке. И хотя глава города был неисправимым взяточником, бабником, пьяницей, в городе был порядок.
Даже бродячие псы, поджав хвост, забивались с глаз долой в подворотню, едва завидев Хозяйку. Неугомонная Хозяйка весь день напролёт трудилась, как пчёлка, не покладая рук, ни своих, ни чужих. Любому и каждому, кто ей на глаза попадётся, неотложное дело найдёт. Ни разу ни на кого не повысила голос, но помнила, кому, когда что поручила, и не дай ему бог в срок не исполнить в точности всё, что поручила Хозяйка, ничем уже свою вину не искупит, из доверия вышел.
При ней был порядок. Все сорок лет. А потом глава города отдал богу душу. И не стало порядка. Не кому наводить.
Прислали, конечно, нового главу города — из самой столицы. А толку?
Одно только то, что супруга главы города со всем своим выводком наотрез отказались переезжать из столицы в провинцию, напрочь лишило нового назначенца даже надежды хоть на малейшее уважение горожан.
Новый глава города — ни богу свечка, ни чёрту кочерга. Подпись поставит и хватит.
А Хозяйка, как сдала бразды правления в новые загребущие руки, так с тех пор из дому выходит только навестить могилку супруга. Каждый день навещает своего благоверного.
Вот и сегодня, в четверг третьей недели апреля, в последний день положенного десятимесячного траура по мужу, Хозяйка, в сопровождении своей верной тени, Няньки, неспешно шествуют на кладбище, как обычно, в третьем часу пополудни, когда в загородном монастыре к девятичасовой молитве колокола отзвонят.
Забавное зрелище — эта неразлучная парочка, Хозяйка и Нянька. Словно лебедь и кряква. Вдова, как положено, в строгом траурном наряде, во всём чисто-белом, а Нянька, как обычно, в своём пёстром платье. Статная, костлявая, породистая дама пятидесяти трёх лет и расплывшаяся толстушка постарше, пониже, ей по плечо.
Хозяйка и её непрошибаемая неспешная Нянька. Вот кому Хозяйка совсем не указ. Вот ещё, щас, разбежалась. Даром что ли на пять лет её старше, да ещё и родня, пусть и дальняя. Всю жизнь нянчится с этой малохольной. Ни семьи, ни детей. И ради чего? У этой дурищи тоже жизнь не сложилась, так и прожила — замужем за городом. А от города чего ты родишь? Разве что церковь соборную о пяти куполах. Да и той не построила. Строить — это не с нашим ворьём. До них построенное всё по кирпичику не растянули при ней, и вся заслуга. Хозяйка. Но дура-а... Рожать было нужно — от любого проезжего, раз уж свой — пустоцвет. Кто её верность ценил — этот кобель?
Как верного слугу города покойного главу города похоронили на городском кладбище, а не на монастырском, пусть дорогом и престижном, но дальнем.
На триста шагов от крепостных стен раскинулась не застроенная земля города. Из ворот в ворота через весь город проходит столбовая дорога. С южной стороны города, от дороги к востоку на городских землях — выпас, к западу — кладбище. Унылое кладбище. Из соображений безопасности — ни кустика, ни деревца, только трава да могильные плиты. Невысокая, по колено, ограда, кое-как сложенная из камней, лишь означает освященную землю, а с дальней от города стороны её вовсе нет.
Широкий центральный проход кладбища прямо напротив Старых ворот, всего-то в полусотне шагов от стен города.
Вот посередине прохода и похоронили главу города, первым от входа.
А что? Все равно всех хоронят в дальней стороне кладбища, вот оттуда пусть голытьба свои гробы и заносит, а к могилкам и так все пройдут, хоть справа, хоть слева от гранитной плиты главы города.
К этому решению Хозяйка ничуть не причастна — это городской совет единогласно ей угодить расстарался, а она не возражала — зачем? — как жил, поперёк всем, так и похоронили, а помянут добрые люди "добрым" словом, заслужил.
Впрочем, городской совет себе на уме. За десять месяцев в шеренгу пристроились уже трое "отцов города". Кто бы раньше такое им разрешил? А теперь весь проход умостят могильными плитами. Благодетели. Да и бог с ними.
Хозяйка и Нянька, как обычно, стоят у могильной плиты лицом к городу, не в ногах же стоять — у всех на проходе. Зато по душам говорить со своим благоверным ничто не мешает, ни за что взгляд не цепляется — пустая дорога до Старых ворот, а вот вдали справа у Южных ворот чего-то толпа собралась. Смирные. Не шумят. Не суетятся. Беженцы. Уже вторую неделю идут и идут по дороге в столицу. Куда же ещё им идти? Нигде их не ждут. Всем везде лишние.
И этой весной на юге набеги. Правоверные режут, как скот, православных — во имя Всевышнего.
Из года в год — набеги, набеги, набеги... Идут и идут беженцы по дороге.
Но толпою под сотню никто обычно не ходит. Чем меньше народу, тем проще устроиться на ночлег.
Хозяйка Няньку послала узнать, в чём там дело.
— За святой все идут — к императору! А святая у них дитя совсем. Босая. Так босая и топала от самого юга. А эти, нет, чтоб обуть девочку, все сами разулись — паломники хреновы. И носит же земля таких идиотов! Расселись и ждут приглашения. В город их не пустили, ну обойдите и топайте дальше — чё сидеть, чего ждать? Святая села, и все уселись на попы.
— Посмотрим, что за святая.
Уже всяких видели. Каждый год по теплу объявляются. Их послушать, так всем небожителям дел других нет, только являться всем самозванцам.
С боку дороги на валуне сидит девочка в потрёпанной монастырской одежде. Не высокая, такой может быть и двенадцать, и все шестнадцать. Обычная девочка, только спокойная. Спокойно сидит, спокойно подняла взгляд на подошедшую к ней Хозяйку. Вот глазами не обделил боженька: голубые, большие, чистые, как на иконах, и совершенно спокойные. Слишком спокоен и голос:
— Они не люди. Их нужно прогнать. Их всех нужно прогнать. Я иду к императору. Император пошлёт войска. Я войска поведу. Войска прогонят всех нелюдей.
Девочка никого ни в чём не убеждает, даже себя, просто говорит, как о само по себе разумеющемся. Так говорят:"Сегодня четверг, завтра пятница будет". Так она и говорила:
— Я иду к императору, а эти вот не пускают.
Хозяйка улыбнулась, кивнула в сторону стражи:
— Эти вас не пускают? Ну, с этими разберёмся и сами, без императора.
Что спрашивать с толстопузой городской стражи? Их дело маленькое, не было распоряжений — пускать, не пускать.
Хозяйка распорядилась:
— Ведите всех в монастырь. Пусть всех накормят. И отделите агнцов от козлищ. Аккуратно. Пусть монахи всех сами расспросят. Беженцев определить на постой и собрать им в дорогу. Всем, кому нужно, пусть подберут одежду и обувь, город не обедняет. С паломниками пусть сами решают. Беженцы идут с прошением к императору, богомольцам идти с ними незачем. А всех нищебродов вывести по одному, и пусть себе топают, откуда пришли, иначе пойдут все под суд — за бродяжничество, к утру, чтоб и духа их не было. Всё поняли? Исполняйте.
Старший по караулу спросить осмелился:
— А кто она — эта, и, правда, святая?
Психанула, и с ней такое бывает, само вырвалось:
— Ангел. Ангела не пустил в город. Мало вам Содома и Гоморры?
И пошла к беженцам:
— В столицу в понедельник пойдёте. С утра в понедельник все соберётесь у Северных ворот города, а сейчас вас отведут в монастырь, там всех накормят и определят на постой. Девочка пойдёт со мной в город, у меня погостит.
— Я не в гости иду, я иду к императору.
— К императору и пойдём — в понедельник, а сейчас отмоем, оденем. Сама подумай, кто тебя к императору пустит в неподобающем виде, в этих лохмотьях? Согласна? Вот и идём.
Делая вид, что вовсе не замечает ни поджатых губ, ни хмыканья Няньки, Хозяйка сама о гостье заботилась, своими руками, а Няньке — подай, принеси — дожила.
Сама девочку губкой до скрипа отмыла. С волосами час провозилась, пока не избавилась от горького запаха дыма, вечного спутника людей дороги. А волосы у девочки роскошные, совсем ещё детские — светлые. Сама их отмыла, сама полотенцами просушила. Сама, перекрестившись: "Прости меня, Господи", — убедилась в невинности. Сама одела в батистовую ночнушку, полподола обрезав по росту. Сама накормила. И сама обо всём расспросила.
Монастырь праведной Анны — приют для девочек-сирот. Монастырь не богатый, всех земельных угодий — луг на широком уступе берегового обрыва скалы. На лугу собирали улиток и пасли дойных коз, тем все и жили. Восемь монахинь и двенадцать послушниц. Все сыты, одеты, обуты. Доходов хватало и на приданное для подросших воспитанниц.
Кто мог позариться на их сундучки?
Монастырь на отшибе, на заросшем кустарником склоне. Там нет даже троп. Что сверху, что снизу к монастырю можно пройти только по каменистому ложу горной реки.
Два часа бить ноги о камни, лезть в гору — и ради чего? Разъярённые такой неудачей джихаддины всё выместили на женщинах. В живых никого не оставили. Свидетелей такого зверства никто не оставит.
Чудом спаслась только Анна.
В том году была ранняя Пасха. День праведной Анны, 31 марта, пришёлся на субботу пасхальной недели. В монастыре служили всенощную, а поутру настоятельница послала послушницу Анну к источнику, зажечь в полдень лампаду в часовенке. Монастырь живёт благодаря этой благословенной воде. Не было бы горной речушки, не было бы монастыря. Кому же молиться своей небесной заступнице, как не Анне?
Чуть рассвело, Анна отправилась вверх по реке. Можно было выйти и позже, но после восхода солнца на ветви кустарника выползает гюрза, ловит прилетающих на водопой птиц. Гюрза монастырских не трогает, давно к ним привыкла, но мимо неё проходить все равно страшно, вся кожа в мурашках, лучше выйти пораньше.
Анна всё, как положено, делала, и лампаду зажгла, и за всех помолилась. Пригрелась на солнышке и сама не заметила, как уснула, ночью не спали.
В монастырь вернулась, уже солнце садилось. А там такое...
Что могла Анна поделать? Пошла обратно к часовне.
"...Там лампада горела. Там я и сидела. Сидела и плакала. Долго. Полночи, наверное.
Я плакала, а потом подняла голову, а Она стоит прямо передо мной. Я не слышала, как Она подходила, там кругом мелкие камешки, я бы слышала её шаги, но Она стояла передо мной. И младенец у неё на руках не такой, как на иконах, а как у всех, весь спелёнат. А сама Она, как на иконах, только моложе. На иконах Она взрослая, а Она такая, как я, может даже моложе. Я ей в глаза посмотрела и снова заплакала, слёзы сами полились, а Она положила ладонь мне на затылок и сказала:
— Не плачь. Никогда больше не плачь. Ты должна быть сильной, сильнее их всех. Они не люди, люди бы такое не сделали. Их нужно прогнать. Их всех нужно прогнать. Тебе нужно идти. Нужно идти к императору. Император пошлёт войска. Ты войска поведёшь. Войска прогонят всех нелюдей. Плакать не нужно, нужно идти. Встань и иди. Иди вслед за мной, я выведу тебя на дорогу.
Я слышала, как Она уходила, но боялась поднять голову, боялась, что никого не увижу. Когда шаги стали стихать, я испугалась остаться одной, и я пошла на звук шагов. Пошла за ней в ночь. Я шла вслед за ней, я слышала её шаги впереди, то громче, то тише. Я шла вслед за ней, пока из сил не выбилась. Там на камнях я и заснула. Когда проснулась, уже солнце светило. Я тогда так испугалась. Кругом никого. Куда идти, не знаю. Я тогда совсем растерялась. А потом вдали младенец заплакал, и Она запела ему колыбельную. Мне мама тоже так пела, я помню. Я шла на голос и вышла к горной реке, но там никого уже не было. Я пошла вниз по реке и вышла к дороге. По этой дороге я и иду. Иду к императору, как велели".
Нянька нагрела вино — с мёдом и специями — лучшее снадобье для крепкого сна, девочку напоила и увела в гостевую. Хозяйка не проронила и слова.
Нянька заглянула в спальню Хозяйки:
— Не спишь?
— Ещё не ложилась. Сижу, тебя дожидаюсь. Ты не заснёшь, пока не выговоришься.
Нянька подсела к ней на постель, потирает колени:
— А девочка спит, глазки закрыла и засопела. Мы с ней на коленях молились. Я так не умею, я только за нею крестилась, а молилась она — за здравие императора, за всех убиенных... Долго молилась, я думала и с колен не поднимусь, ничего, расходила. Ты только на меня не серчай, я, как ты, не умею — всё сразу увидела, всё сходу решила — мне переварить нужно. Я вот что надумала... Случайно не бывает такого. Случай он случай и есть. Случилось, и всё. А если случай — на каждом шагу — это не случай, это рука божья. Случайно заснула, случайно спаслась? Ага. Праведная Анна её сберегла. Не зря ей молилась. Случайно в горах вышла к реке? Случайно по реке вышла к дороге? Случайно нетронутой прошла от самого юга? А на дороге и без набега сволочей предостаточно. И всё случайно? Случайно к нам в город пришла? Случайно сидела, тебя дожидалась? Я тебе вот что скажу — это не императору, это тебе Господь послал эту девочку. Дело прошлое, скрывать уже незачем — я тоже молилась, в тот самый день, твоему ангелу, твоей небесной заступнице — праведной Анне. Молилась, чтобы тебе, как и ей, на старости лет Господь дал дитя. Господь услышал молитву. Так на кой нам теперь топать в столицу? Ты, правда, веришь, что император нашу девочку примет?
— Да нет, конечно. Кому она нужна, кроме нас. Как все, сдадим прошение в канцелярию, и "ждите ответа". И всё. Зато в столице мы её сводим в храм праведной Анны и в храм Пресвятой Богородицы. Молебен отслужим. Вот девочка и оттает. Придёт в себя, выдам замуж. Будем с тобой внуков нянчить. Кому-то же нужно всё нажитое оставлять. Мы такого жениха ей найдём... С приданным, да ещё и наследством с руками невесту у нас оторвут. Нам богатый не нужен, нужен не гулящий, не пьющий. Я своим управляющим его назначу, и пусть себе живут в загородном имении, от всех соблазнов подальше, пусть хозяйничают, всё же им и останется.
— Умничка. А чё ж тогда ангелом её объявила?
— Она ангел и есть. Только кто её слышит? Столько их Господь посылал на нашу грешную землю, ничего не меняется. Не видят, не слышат. Спать иди, Нянька.
Это "сырой" рабочий текст повести — только для того, чтобы ознакомить Читателей с текущей работой. По ходу работы весь опубликованный текст повести будет редактироваться.